И ты уже глубже понимал Их мысли. Возможно, прогрессия силы и длины Снов была лишь иллюзией, вызванной постоянным изменением фильтров твоей памяти: Сны были одинаковыми, но ты просыпался, вспоминая все большую и большую их часть, все яснее и яснее. Возможно, даже – ты допускал такую возможность – это происходило не из-за воздействия Школы, а в силу адаптации твоего разума к неизвестному, – так организм, который систематически истязают дозами яда, усиливает свою устойчивость к нему, хотя и впадает в зависимость от химического воздействия препарата.

Но в искусственном свете искусственного дня ты не скучал по Снам. Ты, в сущности, боялся их. Школа причинила тебе еще один вред, который ты не смог предотвратить.

Они танцевали, и зыбкая материя их нетел скручивалась с тенистыми вихрями из окружающей вас нежидкости. Зависший вверху / внизу слабый свет урывочно мерцал. Они окружали тебя, размываясь в небытие и вновь сгущаясь из плотного, мутного ядра Онирланда. Словно ветер: в невидимом воздухе он ничто, но подняв с земли пыль, песок и мусор, скрутив их в хлыст смерча, он приобретет более чем реальное и материальное тело. Они были, как волны на трехмерной поверхности моря, как случайные уплотнения в бурлящей взвеси вездесущей жизни. Вот Их двое, трое, и внезапно двадцать, а через мгновение уже никого; и снова толпа вокруг тебя.

А представь себе существо, ограниченное n-х измерениями, где n – количество измерений, в которых живешь ты, а x пусть для начала равно 1; и представь, что ты встречаешь такое существо. Для тебя он как анимированный Микки Маус на плоском экране телевизора; но кто ты для него – то есть та часть тебя, которую оно воспринимает? Поменяйтесь местами. А теперь увеличь x до 2. А теперь до 3. Ты уже ничего не можешь себе представить. Эта итерация называется теогонией.

И все же – и все же. Уже после пробуждения тебя посещали такие тени, обрывки мыслей, не до конца оформившиеся предчувствия, на первый взгляд естественные для дневного мира слов: будто это что-то значит. Этот танец, который не является танцем. И Они. Будто Они что-то говорят. Будто это язык.

– Что это?

– Стихотворение.

– Вижу. Что оно значит?

– Я уничтожил эту салфетку. Откуда оно у вас? Камеры, да? Высокое разрешение, нет, нет, нет.

– Я беспокоюсь о тебе. Я думала, что перевод не вызовет у тебя проблем, что ты инстинктивно понимаешь специфику языка. Ты сам сказал: это легко. Что это значит: «от нас осталась только частица»?

Ей нравилось сидеть на краю твоей кровати и наблюдать, как ты работаешь, как щелкаешь по клавишам компьютера, выполняешь специально разработанные для тебя переводческие упражнения или просто думаешь; ей нравилось находиться здесь с тобой, в этой комнате, окруженной со всех сторон бетоном, заполненной невидимыми камерами, через которые она могла бы тайно наблюдать за тобой с безопасного расстояния, но не делала этого, потому что, вероятно, ценила твое общество. Она приходила, когда учителя уходили. Именно она принесла тебе первый диск с записью образов из Снов. Она сказала: – Переведи это. – Это она принесла тебе записи с этой немузыкой. – Просто слушай ее. – Казалось, Девка действительно начала испытывать к тебе чувства. Только потом ты услышал это выражение: ведущий офицер.

Ты обернулся к настенному монитору, когда она во второй раз принялась читать с короткой распечатки подло украденное стихотворение. На мониторе продолжался балет абстрактных фигур. Пароли тематических контекстов отображались в верхней панели; это называлось «сужающей интерпретацией». Балет в неевклидовых пространствах, символика движения в пространстве с отрицательной кривизной, философия смерти в расщепленном времени. Тебе запретили читать книги и смотреть обычные голливудские фильмы. В Школе время по крайней мере не расщеплялось, оно постоянно текло вперед, увлекая тебя с собой.

– …ты меня вообще слушаешь, Пуньо?

Это было уже после первой операции.

– Я слышу твою кровь, я слышу хаос твоих мыслей.

– Ты устал? Мы можем притормозить. Тебе что-то мешает? Просто дай мне знать. Ты знаешь. Это все для тебя. Мы. Я. Я жду. Если только… Что, Пуньо? Переводишь? Что это за язык?

– Язык.

– Почему ты так себя ведешь? Это невежливо. Я разговариваю с тобой. Каждое слово мне приходится вытягивать из тебя. Ты невоспитанный, Пуньо, учителя тоже жаловались. Как они могут тебе помочь, если не знают, понял ты материал или нет. Я тебя не понимаю, Пуньо.

Хоть раз она сказала правду. Ты выключил монитор и снова повернулся к Девке. Обычно ты не смотрел людям в глаза, оттого она еще больше удивилась. Так что даже подняла брови в немом изумлении, в вопросе в ответ на вопрос.

– Скажи что-нибудь.

Она нахмурила брови:

– Что?

– Скажи что-нибудь.

Она каким-то образом предчувствовала несчастье.

– Успокойся, Пуньо.

– Скажи что-нибудь!

– Я же и так постоянно к тебе обращаюсь. Успо…

– СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ! СКАЖИ МНЕ.

Она вскочила, крикнула в пространство:

– Истерика! VG-100, десять миллиметров! Быстро!

Ты продолжал кричать на нее, когда внезапно распахнулась дверь и ворвались санитар и врач с инжектором в руке. Девка отступила, а ты кинулся в угол. Распечатка со стихами упала на пол.

В тот же миг они набросились на тебя и ловко обездвижили. К плечу приставили дисперсионный пистолет. Ты кричал им в лица, оглушая самого себя:

– Скажите что-нибудь!

Но сила была на их стороне. Ты хотел их всех убить, Девку тоже, Девку в первую очередь. Твоя ненависть не знает промежуточных состояний. Но ведь не из ненависти ты убиваешь. На твоей стороне страх.

Вкус смерти

Страх был на твоей стороне, но на стороне Милого Джейка были стены, решетки и замки. Первым делом ты сказал себе: прежде всего, я должен помнить, что у меня еще есть время. Остались еще два мальчика, которые находились у Джейка дольше, чем ты. Пока не твоя очередь. Есть время подумать. Это не значит, что можно не бояться. Это было бы опасно. Страх всегда на стороне слабых, это единственное их оружие, не отвергай его опрометчиво.

Весь подвал и часть первого этажа, все двойные окна с плотной решеткой, все двери с электронными замками, усиленные стальными брусками, ни телефона, ни связи с внешним миром. Очевидная идея устроить пожар рухнула после выяснения надежности сложной системы автоматических потолочных спринклеров, за которую Джейку пришлось выложить немалую сумму. Джейк не мог себе позволить недооценивать вас, он был отнюдь не любителем, он жил этим бизнесом годами. Нужно все обдумать спокойно, способ найдется.

Затем исчез Гордо. Перед тобой остался только Пасмуркян. Но это уже не имело значения: Джейк перестал опираться на хронологию, Пасмуркян оставался в его конюшне дольше Гордо. Значит, следующим мог быть ты. Тебе пришло в голову пустить другим детям эти забытые Джейком подвальные кассеты с казнью, но в итоге ты заключил, что они не смогут держать их в тайне и выдадут себя каким-нибудь образом, и Джейк опередит тебя, убив всех, как ни в чем не бывало. Что бы о нем ни говорили, он не любил рисковать и был не дурак.